Чудовище или Welcome to my life
Пьеса
Действующие лица:
Акт I
Действие 1
Осень. Тихо шуршат листья на деревьях и медленно падают на землю. Детская площадка перед домом. Поздний вечер. Во дворе никого нет. Ася сидит на качелях и слегка раскачивается, не отрывая ног от земли. Яна стоит, сложив руки на груди, прислонившись к железной трубе качелей, врытой в землю.
АСЯ. – Как странно. Бывает так, что люди встречаются совсем случайно, цепляются взглядами и их тянет друг другу как магнитом. Потом они расходятся, встречаются случайно вновь, опять расходятся и встречаются снова. Скажи мне, это судьба?
ЯНА. – Не знаю. Мистика какая-то. Меня это пугает. Ты – девочка, свалившаяся с луны. Странное чудо. Куда бы я ни пошла – ты на моем пути. Краеугольный камень.
АСЯ. – Ты тревожишь меня. Мне беспокойно и хорошо одновременно. Зачем я тебе?
ЯНА. – Не знаю. Ты просто есть, значит, это зачем-нибудь нужно. Разберемся. (Наклоняется, держит качели руками и целует Асю в губы. Та отклоняется и обхватывает ее ноги своими).
АСЯ. – Не тревожь меня. Мне надо уезжать.
ЯНА. – Я не держу тебя.
АСЯ. – Держишь. Мысленно держишь.
ЯНА. – Я хочу раздеть тебя. Увидеть тебя обнаженную, трогать, смотреть, как в твоих глазах зажигается страсть. Целовать… Тебе не холодно?
АСЯ. – Нет. Жарко. От тебя.
Тут к ним подходит какой-то парень и развязно спрашивает:
ПАРЕНЬ. – Девчонки, дайте десять рублей.
ЯНА. – Иди своей дорогой, не приставай к девушкам.
ПАРЕНЬ. – Ну, дай десятку. Жалко, что ли?
ЯНА. – И жалко, и нету. Не видишь, мы заняты!
ПАРЕНЬ. (смотрит на них с подозрением). Четто, я не понял…
АСЯ. – Всё ты понял. Иди.
ПАРЕНЬ. – О, бля, лесбиянки, вашу мать! Вам что, мужиков не хватает? Я готов поспособствовать! Типа, это, пошли, я из вас нормальных баб сделаю. Так оттрахаю, потом бегать за мной будете, чтобы повторил.
ЯНА. – Иди, герой, куда шел. Нам тут тебя не надо.
ПАРЕНЬ. – Слышь, ты, хорош из себя мужика корчить! Погляди на себя, дура. На кого ты похожа? Надела штаны и думаешь, мужиком стала? Ты свою милашку пальцами будешь удовлетворять, да?
ЯНА. – Не беспокойся, чем надо, тем и удовлетворю, получше тебя. Не зли меня, я этого не люблю, лучше вали отсюда.
ПАРЕНЬ. – Я щас пойду, сука! Только тебе вот пиздюлей отвешу для начала. Борзая тут нашлась!
АСЯ. - Пожалуйста, уходите. Мы к вам не приставали. Вы же первым начали. Давайте не будем разборки устраивать, не из-за чего.
ПАРЕНЬ (Асе). – Пойдем со мной, красавица, так и быть, не трону я твою…
АСЯ. – Я с вами не пойду. Пожалуйста, идите, оставьте нас в покое.
ПАРЕНЬ. – Только ради тебя, красавица. Я сегодня добрый, да и руки марать не хочется. Я баб не бью, даже когда они под мужиков косят. (Подергивает плечами, сплевывает на землю, ухмыляется и уходит, бормоча себе под нос что-то типа «Охренеть можно, нет, ну охренеть можно, однозначно, да. Развелось, бля, лесбиянок!»).
Они смотрят ему вслед. Яна меняет позу, становится у Аси за спиной.
ЯНА (говорит ей, тихо, хриплым голосом). – Ты любишь Маяковского?
АСЯ. – Люблю.
ЯНА. – Помнишь эти строки у него: «Я все равно возьму тебя, одну или вдвоем с Парижем»?! Это про тебя. Ты уйдешь, но помни об этом. Я никому не отдам тебя. Я напишу тебе сказку. Ты моя. Девочка моя. Твои тонкие руки сводят меня с ума, и тембр твоего голоса, низкий, страстный. Ты – подарок осени мне, внезапный, сумасшедший, как порыв ветра. Я завоюю тебя.
АСЯ. (игриво). – Правда? Ты не боишься, что я могу сделать тебе больно, просто поиграть, а потом уйти? У меня много поклонников, я, знаешь ли, не лучший подарок.
ЯНА. – У меня охрененская прививка от боли, поверь мне. Ты не сможешь причинить мне зло. Я приемная дочь у своих родителей. Я узнала об этом случайно, когда мне было двенадцать. Папа попросил найти ему важные документы, и я наткнулась на ЭТО. На документ. Он потом так постарел, веришь, всё говорил, что хотел его выбросить, но почему-то руки не поднимались. Помню, когда он вошел на кухню, я рыдала. Мама сказала ему, в чем дело. Он помолчал. Побледнел страшно, так что у меня в груди защемило, и сказал только одну фразу, которая, наверное, и спасла меня: «А я об этом как-то и позабыл». Ты понимаешь, он забыл, что я неродная! С тех пор я его боготворю. Я за него в огонь и в воду пойду, знаешь. Если бы не эта фраза, меня, может быть, уже бы и не было. Я бы сорвалась на наркотики, что-то еще… Это он меня удержал. Одной фразой. Это я тебе рассказываю, чтобы поняла – нет той боли, которую я бы не смогла вынести. Боль, ее тоже можно принять, насладиться ею, выпестовать в себе. Я потом жутко ненавидела свою приемную мать за то, что она меня бросила. Мстила всем. И всем женщинам, с которыми встречалась, которых бросала… Во мне сидит разрушитель. Я никому не принадлежу, только себе.
АСЯ. – Ты страшный человек, Яна. Так же нельзя! Я отогрею тебя.
ЯНА. – Не будь такой наивной дурочкой, знаешь, сколько людей говорило мне эти слова? Мы это всё уже проходили и не раз. Не надо пытаться меня спасать. Просто будь со мной.
АСЯ. – Я буду с тобой.
Яна. – Ася, скажи, почему ты стала спать с женщинами? У тебя же есть муж, ребенок, ты же нормальная женщина. Это что, веяние моды?
АСЯ. – Нет. Знаешь, я думала об этом. У моей мамы и бабушки личная жизнь не складывалась, наверное, из-за того, что у них очень сильные, волевые характеры. Это и хорошо и плохо одновременно. Я росла тихой, романтичной и безбашенной одновременно, если такое возможно вообще - стеснялась мальчиков во время танцев, но спокойно носилась с ними по крышам и стройкам. Любила фантазировать и рисовать. Мама всегда была для меня кумиром, богом, недостижимым идеалом… Мне ее вечно не хватало, она так много времени проводила со своими любовниками. Когда я была еще маленькой, то влюблялась в женщин, но просто не понимала – почему, и что это значит.
ЯНА. – А когда поняла в первый раз?
АСЯ. – Когда влюбилась в бывшую жену моего любовника. Она была настолько энергична и жизнерадостна и так умела брать от жизни всё…
ЯНА. – Между вами что-то было?
АСЯ. – Нет. Один раз, спьяну, я призналась ей в любви, и она предложила мне жить вместе с ней, но я испугалась, подумала, что когда я позвоню ей утром, она высмеет меня и мне будет жутко неловко.
ЯНА. - Страх… это причина многих непоступков… Как знать, как складывалась бы дальше наша жизнь, не бойся мы каких-то условностей, навязанных нам обществом. Мораль… Что морально, а что нет? Разве любовь может быть аморальной? Это же светлое чувство, в нем энергия созидания, творчества, красоты… А люди привыкли переводить всё на физиологию. Так значит, для тебя твоя мать – кумир? Здорово, я тебе завидую немного.
АСЯ. – Я сказала, что она была кумиром, до поры. Однажды, она взяла и уехала по гостевой визе во Францию и решила больше сюда не возвращаться. Мне было больно и одиноко, я так ждала ее. Как-то раз в гости зашел ее друг и пригласил меня в кино. Я пошла, потому что давно его знала, он даже учил меня петь. А потом он меня изнасиловал, а маме сказал, что я сама ему предложила переспать. Она предпочла поверить ему, не мне, потому что так было удобнее, он много для нее делал всего по работе. С тех пор - не пою.
ЯНА. – И не любишь мужчин.
АСЯ. – Ну, в общем я не испытываю к ним вожделения, потому что не чувствую себя в безопасности, боюсь подвоха, боли… Мне не приносит удовольствия секс.
ЯНА. – Неудивительно. Вот из таких историй и вырастают часто предпочтения к людям одного с тобой пола, все эти вещи закладываются с детства. Думаю, что наше государство, вместо того, чтобы гнобить лиц нетрадиционной сексуальной ориентации, лучше бы попыталось понять, почему всё это происходит. Это же проблема общемировая. Должны быть какие-то психологические службы, но не такие как сейчас, типа: «Если вам страшно ездить в метро или муж периодически бросается на вас с ножом, звоните 000 00 00, и мы вам поможем». Эффект от этого нулевой. Я хочу когда-нибудь родить ребенка. Для себя. Буду любить его, а он – меня.
АСЯ. – Ты теперь много всего про меня знаешь. Welcome to my live.
ЯНА. – Ты про меня тоже. Но в свою жизнь я никого особо не пускаю. Извини.
Действие 2
Сцена разделена на две части. Это две квартиры. В одной Яна, в другой Ася. Яна сидит за компьютером, шарится в интернете. В руках у нее телефонная трубка. Рядом лежит книга. Ася сидит на кровати с тетрадкой в руке и ручкой. Слышатся голоса Аси и Яны. Они говорят по телефону.
ЯНА. – Привет, чудо мое. Ты как?
АСЯ. – Я скучала по тебе. Я так хочу тебя увидеть (всхлипывает).
ЯНА (самодовольно). – Ну, что ты, малыш. Мы увидимся. У меня много работы.
АСЯ. – Ты нужна мне. Ты очень нужна мне.
ЯНА (потихоньку раздражаясь). - Ася, надо быть самодостаточной, гордой. Нельзя так зависеть от других людей. Прогибаться нельзя. Понимаешь? Им тогда будет с тобой не интересно. И не надо ограничивать чужую свободу.
АСЯ. – Извини.
ЯНА (кричит). – За что ты извиняешься, а? Я наорала на тебя, а ты извиняешься! Ты что, блаженная, да? Сумасшедшая?
АСЯ. – Да, наверное. Всё небо серое, и идет дождь. Без тебя я просто не могу, понимаешь. В моей душе свет только тогда, когда я вижу тебя, могу взять за руку, прижаться щекой к щеке…
ЯНА. – Послушай меня сюда, дурочка. Не вздумай в меня влюбиться, поняла? Это нельзя. У меня уже есть куча любовниц и человек, которого я люблю, но с которым никогда не смогу быть. Я не собираюсь ничего менять в своей жизни, ясно тебе?
АСЯ. – Ну, как же, ты писала мне сказки, пела песни…
ЯНА. – Нет, ну ты, что совсем наивная, да? Господи, как же ты такая живешь-то? А еще муж есть, ребенок. Блин, Ася Тургеневская, посмотри на реальный мир, в котором мы живем, черт побери! У меня было много баб, они все меня боготворили, а потом называли чудовищем. Слышишь, ты, чудо? Я ЧУ-ДО-ВИ-ЩЕ! Ясно тебе? Сказки бывают только в сказках. Правда - куда непригляднее. Правда вообще всегда неприглядна, поэтому все и лгут.
АСЯ. – Нет. Я вижу тебя, вижу твою душу. Вижу то, что ты не хочешь показывать другим. Ты умная, сильная, но ты раненая. Тебя надо любить, сильно-сильно, и всё пройдет.
ЯНА. – Твою мать! Я просто хочу тебя. Животно. Причинить тебе боль. Ты вызываешь у меня дикие инстинкты. Я боюсь не сдержаться. На стойке бара в ресторане. На улице. В метро. Прилюдно.
АСЯ. – Я отдамся тебе, где ты захочешь.
ЯНА. – С ума сойти. Ты совершенно ненормальная.
АСЯ. – Я просто люблю тебя.
ЯНА. – Ой, блин. Дожили. Ты не понимаешь. Ты просто мне интересна. Твое тело, твои мозги, душа. Я хочу понять, почему все люди вокруг тебя так тебя любят. Почему ты сводишь их с ума. Меня все хотят, но тебя все любят. Почему?
АСЯ. – Не знаю. Неважно. Я хочу быть с тобой. Заботиться о тебе. Хочу, чтобы ты родила нам ребенка. Я буду его нянчить. Буду вставать к нему по ночам. Ты самое важное, что у меня есть.
ЯНА. - Окстись, мать. У тебя есть муж, ребенок. Нах… оно всё тебе надо, а? Ты думаешь, что мне нужен твой ребенок? С чего ты взяла, что я хочу с тобой жить? Меня всё устраивает в жизни. Ясно? Вот слушай, прочитаю тебе кое-что. Это написал Фредерик Бегбедер. (Берет книгу со стола и читает):
«Любовь - это битва. Заранее проигранная.
Сначала все прекрасно, даже вы сами. Вы только диву даетесь, что можно быть таким влюбленным. Каждый день приносит новую порцию чудес. Никому на Земле никогда еще не было так хорошо. Счастье есть, оно проще простого: это чье-то лицо. Весь мир улыбается. Целый год ваша жизнь - одно сплошное солнечное утро, даже в сумерки и когда идет снег. Вы пишете об этом книги. Торопитесь жениться - чего тянуть, если вы так счастливы? Думать не хочется, от этого грустно; пусть жизнь сама решит за вас.
На второй год кое-что меняется. Вы стали нежнее. Гордитесь тем, как хорошо вы с вашей половиной притерлись друг к другу. Вы понимаете жену "с полуслова"; как здорово быть единым целым. Супругу принимают на улице за вашу сестру - вам это льстит, но и на психику действует. Вы занимаетесь любовью все реже и думаете: ничего страшного. Самонадеянно полагаете, что эта самая любовь крепнет с каждым днем, когда конец света уже не за горами. Вы выступаете в защиту брака перед приятелями-холостяками - те вас не узнают. А вы-то сами уверены, что узнаете себя, когда талдычите заученный урок, изо всех сил стараясь не смотреть на свеженьких девочек, от которых светлее на улице.
На третий год вы уже не стараетесь не смотреть на свеженьких девочек, от которых светлее на улице. Вы больше не разговариваете с женой. Проводите с ней долгие часы в ресторане, слушая, что лопочут соседи по столу. Вы с ней все чаще бываете вне дома: это повод, чтобы не трахаться. А вскоре наступает момент, когда вы не можете больше выносить свою половину ни секунды лишней, потому что влюбились в другую. Только в одном вы не ошиблись: последнее слово действительно всегда остается за жизнью. На третий год у вас две новости - хорошая и плохая. Хорошая новость: вашей жене все обрыдло и она от вас уходит. Плохая новость: вы начинаете новую книгу.
И дальше вот еще: Можно быть высоким брюнетом и плакать. Для этого достаточно вдруг обнаружить, что любовь живет три года. Узнать подобную истину пожелаю и злейшему врагу (это фигура речи - врагов у меня не имеется). У снобов нет врагов, потому-то они обо всех и злословят: пытаются их заиметь.
У комара век - один день, у розы - три. У кошки век тринадцать лет, у любви - три года. И ничего не попишешь. Сначала год страсти, потом год нежности и, наконец, год скуки.
В первый год говорят: "Если ты уйдешь, я ПОКОНЧУ с собой".
На второй год говорят: "Если ты уйдешь, мне будет больно, но я выживу".
На третий год говорят: "Если ты уйдешь, я обмою это шампанским".
И никто вас не предупредит, что любовь живет только три года. Вся эта любовная афера строится на строжайшем соблюдении тайны. Вам внушают, что это на всю жизнь, а на самом деле любовь химически перестает существовать по истечении трех лет. Я сам вычитал в одном женском журнале: любовь - это кратковременное повышение уровня дофамина, норадреналина, пролактина, люлиберина и окситацина. Малюсенькая молекула фенил-этиламина (ФЭА) вызывает определенные ощущения: приподнятое настроение, возбужденность, эйфорию. Любовь с первого взгляда - это в нейронах лимбической системы происходит насыщение ФЭА. А нежность - это эндорфины (опиум для двоих). Общество водит вас за нос: вам впаривают великую любовь, когда на самом деле научно доказано, что эти гормоны действуют только три года.
Впрочем, статистика говорит сама за себя: страсть длится в среднем 317,5 дня (что, интересно знать, происходит в последние полдня...), а в Париже из трех браков два распадаются в первые три года. В демографических ежегодниках ООН специалисты по переписи населения с 1947 года задают вопросы о разводе жителям шестидесяти двух стран. Большинство пар разводятся на четвертом году брака (это значит, что процедура была начата в конце третьего года).
Финляндии, России, Египте, Южно-Африканской Республике у сотен миллионов опрошенных ООН мужчин и женщин, которые говорят на разных языках, работают в разных областях, по-разному одеваются, пользуются разной валютой, молятся разным богам и боятся разных бесов, питают бесконечно разнообразные надежды и иллюзии... кривая разводов стремительно идет вверх после трех лет совместной жизни". Это общее место – всего лишь еще одно унижение.
Три года! … Все сказано в песне Ферре: "Со временем любовь проходит". Кто вы такие, чтобы тягаться с железами и нейромедиаторами, которые неизбежно вас подведут точно в срок? Ладно бы лирика, с поэтами можно поспорить, но против естественных наук и демографии не попрешь».
АСЯ. – Ты думаешь, что раз кто-то так написал, это определенно истина? Это не так. Каждый решает сам для себя. Всё индивидуально. Ты просто ищешь, кто подтвердил бы твои слова, так удачно складывающиеся в теорию, и получаешь то, что хотела. Свою кривую линию. Неужели ты не хочешь быть счастлива?
ЯНА. – Я тебе уже ответила. И оставь меня в покое. Не драконь меня. Меня и так все достали. Я уже заколебалась. И на работе одни идиоты. И еще ты тут.
АСЯ. – Тебе лучше отдохнуть. Я не хочу с тобой разговаривать в таком тоне. Мне больно. (Вешает трубку).
Раздается пронзительный длинный непрекращающийся гудок. Наконец, трубку снимают и усталый Асин голос говорит:
АСЯ. – Алло.
ЯНА (Встает от компьютера в бешенстве швыряет книгу об пол и орет). – Только посмей бросить трубку еще раз. Ты больше меня никогда не услышишь. Я отменяю наше свидание, поняла? И в следующий раз будь умнее, вот так. Или ты больше никогда меня не увидишь!
Раздаются короткие гудки… Яна сидит за компьютером и что-то печатает. Голос Яны.
ЯНА. – Привет, малыш! Я по тебе соскучилась. Аленка, когда я тебя увижу? Ага. Давай сегодня. Можешь переночевать у меня. На работу я тебя разбужу, поцелуем. Хорошо, в семь на Новослободской, заметано. Привет, Ксюня! Нет, сегодня не могу. Деловая встреча. Давай завтра? Договорились. Можешь остаться у меня. Да, малыш, я по тебе тоже скучаю. Умгм… люблю-немогу. Жду тебя, котенок. Да, на Тургеневской. Оки. Созвонимся еще завтра. Пока. Тра-ля-ля, тру-лю-лю… Хи-хи! Ах, черт, сигареты заканчиваются. (Звонит по телефону). Ю-ю-юль! Привет, мой сладкий! (Разговаривая, уходит с трубкой в руке со сцены).
АСЯ. – Господи, как больно. Я не знаю, как же меня угораздило в это всё вляпаться. И выхода нет. Выхода нет. Вход-выход. Надписи для слепых. А им не видно. (Что-то пишет в тетрадке. Потом читает вслух).
Ты знаешь, сегодня дождь и холодно И у меня замерзают пальцы И на душе тоже такой ледяной ветер Он заворачивает меня в спираль И я не могу достичь спокойствия Будды Мой телефон молчит и кругом тишина Только капли дождя барабанят по моему сердцу Я не прошу тебя ни о чем…какие поблажки? Помарки в жизни надо соскребать с души Скальпелем. Слушаю тишину. Говорю с ней По мобильному. Я давно не летаю во сне. С того дня как мы встретились. Наверное я растолстела с тех пор как вдохнула тебя. Я пою тебя в себе, шепотом, чтобы никто не услышал, Чтобы никто не кричал нахальное браво или бис, Я не буду делить тебя ни с кем и никогда. Слышишь? Ты не веришь в меня. Думаешь – сумасшедшая… Я улыбаюсь…
Акт II
Действие 1
Квартира, в которой всё покрашено в оранжевый цвет. Там оранжевая мебель, тарелки, чашки, всё-всё, вплоть до занавесок и ковриков и белья на постели. Это мир оранжевого цвета.
ЯНА. – Люблю этот цвет.
АСЯ. – Вижу. (улыбается)
ЯНА (подозрительно). – Почему улыбаешься?
АСЯ. – Потому что я с тобой. Мне хорошо.
ЯНА. – Ага. Угу. Ну-ну. Хочешь чаю? (они обе словно испытывают какую-то неловкость).
Яна ставит чайник и начинает мыть посуду. Ася тихо подходит к ней сзади и обнимает.
АСЯ. – Милый мой, мне так хорошо тебя обнимать. Ты такой родной, дорогой милый человечек, я ощущаю болезненную необходимость касаться тебя.
ЯНА. – Угумс. Мне с тобой спокойно. (Поворачивается и целует Асю). Ты голодная?
АСЯ. – Нет. Спасибо. Мне хорошо.
ЯНА. – Ась, давай поговорим. Серьезно. Это всё конечно просто замечательно, но я хочу, чтобы до тебя дошло кое-что.
АСЯ. – Яна, не надо. Не начинай. Не убивай мою сказку.
ЯНА. – Ась, у тебя есть семья. Не надо ее из-за меня рушить. Всё зашло слишком далеко. Я не хочу ранить тебя.
АСЯ. – Поздно, Яна. Ты уже убиваешь меня. И ты это знаешь. Я же иду к тебе по горящим углям.
ЯНА. – Ой, вот только давай без пафоса, а? Оставь вот это самое для театра. Ок? Не пудри мне мозги.
АСЯ. – Я просто так чувствую.
ЯНА. – Сегодня ты чувствуешь так, завтра иначе. Это всё игра. Приятно любоваться на себя со стороны: ах, как я выгляжу, если поверну голову вот так? А что будет, если из моих прекрасных глаз брызнут вот такие крупные слезы? Да-да, и шляпку-шляпку этак поромантичнее сдвинуть! (Кривляется).
АСЯ. - Какое ты чудовище, Яна!
ЯНА. – Милая, я тебя предупреждала об этом. Да? Даааа. Да.
АСЯ. – Ты просто сволочь, Яна. Я ухожу. Открой дверь.
ЯНА. – Куда? На ночь глядя? Нет, ты останешься здесь. Не хватало, чтобы с тобой что-нибудь случилось. Я тебя не выпущу. (Прижимает ее к стене, опирается на стену и ухмыляется).
АСЯ. (сквозь слезы). – Я никогда больше не буду с тобой спать. Я не позволю тебе трахать моё тело, сердце и душу. Никогда. Слышишь?! Самая главная проблема в жизни - это страдание, которое причиняешь, и самая изощренная философия не может оправдать человека, истерзавшего сердце, которое его любило.
ЯНА (Отпускает ее, отворачивается и идет к шкафу. Достает оттуда пижаму и полотенце). – Ложись спать. Я тебя не трону.
Действие 2
Ночь. В комнате темно. Яна и Ася спят. Раздается жуткая протяжная музыка, потом, всё нарастая и нарастая, звучат барабаны и вдруг всё стихает. Комната подсвечивается красным цветом и видно, что на сцене стоят клетки. Некоторые из них пусты, в других же томятся люди, одетые в разноцветную лоскутную одежду, в чем-то театральную и нелепую. Кое-кто прикован цепями к стене или потолку. В некоторых клетках валяются пустые кандалы. Опять звучит музыка. Постепенно становится видно заколоченное грубыми деревянными досками окно, из которого просачивается тонким лучиком нерешительный свет, образовывая тонкий луч, ложащийся на пыльный пол. Кое-кто из людей, выпускаемый из клеток по каким-то непонятным законам, двигается перебежками к металлическим ящичкам в стене, похожим на сейфовые ячейки, металлически-серые. Человек воровато достает что-то из ящичка и, уже подволакивая ноги, плетется обратно, сгорбившись. Ася садится на кровати, удивленно смотря на происходящее.
АСЯ. – Что это? Я не понимаю.
ГОЛОС. – Это люди, томимые различными страстями. Это их комплексы, их нереализованная любовь.
Музыка резко протяжно обрывается, сорвавшись на какое-то мяуканье и визг. Свет окончательно гаснет. Полная темнота.
Действие 3
Квартира Яны. Утро. Раздается звонок. Долго. Наконец, Яна просыпается и идет к двери. Открывает. За ней стоит муж Аси, Олег. Яна недоуменно смотрит на него, потом пропускает в квартиру и идет будить Асю.
ЯНА. – Ась, вставай. Твой муж пришел.
АСЯ. (в испуге) – Муж?
ЯНА. (зевая). – Ага. На кухне сидит.
Ася выходит на кухню. Муж сидит, скособочившись, на стуле и смотрит в пол.
АСЯ. – Зачем ты здесь?
ОЛЕГ. – Ася, поехали домой.
АСЯ. – Нет. Я не хочу. Уезжай.
ОЛЕГ. – Ты не понимаешь, что ты делаешь. Мы вместе столько лет, неужели надо всё рушить и из-за кого? Ты на нее внимательно смотрела? Что ты в ней нашла? Она же уродка, провинциалка… Между вами нет ничего общего.
АСЯ. – Я люблю ее. Люблю так, как никого на свете – это и есть то общее. Я без нее просто не могу жить.
ОЛЕГ. – Ася, пожалуйста.
АСЯ. – Олег, я больше не люблю тебя. Я не могу ничего изменить, прости. Мне не нравится, когда ты дотрагиваешься до меня. Разве так возможно жить? Чтобы сердце твое замирало не от радости прикосновения, а от боязни? От невозможности ничего вернуть, ничего изменить? Я не могу отдаваться тебе из жалости, мысленно молясь про себя, чтобы всё это быстрее закончилось! Я чувствую себя дрянью, когда медленно змеей проползаю в постель и стараюсь побыстрее закуклиться в одеяло, чтобы не дай бог не почувствовать твоих рук.
ОЛЕГ. – И что дальше? Ты будешь жить с нею?
АСЯ. – Не знаю. Посмотрим.
ЯНА (выходя на кухню). – Мы не будем жить вместе. Я не люблю ее.
ОЛЕГ. – Тогда зачем ты это всё сделала? Разрушила нашу жизнь?
ЯНА. – Невозможно разрушить то, чего давно нет. Ты и сам это понимаешь. Это просто нарыв, который давно зрел и вот, наконец, лопнул. Я – просто случайность.
ОЛЕГ. – Я не понимаю. Ты кого-то любишь?
ЯНА. – Да, но это так, просто мечта. На самом деле в наш век клипового сознания, картинки меняются как рекламные блоки. Сойтись-разойтись элементарно просто, можно даже не заморачиваться. Это как фастфуд, рестораны быстрого питания – пожрал и сыт, пошел дальше. Мы смотрим много фильмов, меняем одежду быстрее, чем она выйдет из моды, ходим и в православную церковь, и в мечеть одновременно, меняем сексуальных партнеров с мужчин на женщин и обратно – это всё норма. Мы так живем. Говорят, что любовь долго не живет, это всё закономерно, химические реакции в организме. Охота тебе заниматься самообманом и мазохизмом – пожалуйста, это твое дело.
ОЛЕГ (к Асе). – Ася, неужели ты не видишь, что это монстр? Это же фильм ужасов, это чудовище! Пожалуйста, проснись, и пойдем отсюда, я люблю тебя. У нас еще всё будет хорошо! Подумай о своей дочери.
АСЯ. – Нет. Не будет. Никогда. Ты пойми, я всё знаю, я всё осознаю, но это ничего не меняет. Мне достаточно моей любви, я буду любить за нас обеих. Это даже хорошо, когда так, потому что иначе, от ослепительного счастья можно сойти с ума. Падать в пропасть гораздо проще, привычнее. А дочь… она поймет меня… может быть… Мне уже всё равно… правда…
ОЛЕГ. – Ася, эти отношения искусственны, ненатуральны, чужды природе. Они просто популярны, как какая-то зараза, как что-то запретное, но сладкое. У них нет перспективы. Совсем. Я доверял тебе, мечтал о том, что вместе состаримся…
АСЯ. – Я не хочу пока стариться. Олег, ради бога, не начинай, а? Неужели ты не видишь, что это бесполезно? Я потеряла интерес к тебе как к мужчине, мы давно уже не спим вместе и я не чувствую себя женщиной, не чувствую себя желанной. Ты совсем не разговариваешь со мной, не интересуешься моими делами, мыслями, чувствами… Я задыхаюсь, мне кажется, что вокруг меня вакуум. Я не умею жить в безвоздушном пространстве. Прости, поздно что-то менять.
ОЛЕГ (сжимает кулаки). – Я убью эту суку. Отпусти меня! (Ася пытается его удержать). Ты, слышишь, недоделанная тварь, чудовище, ошибка природы! Нах ты вообще в этой жизни появилась, а? Думаешь, что самая умная? Да я тебе шею сверну, коза драная! А ты? Ася? Да тебя же лечить надо! У тебя крыша поехала окончательно! Я тебя в Кащенко упеку! Иди сюда немедленно, я кому сказал! Закопаю обеих, потом следов не найдут! (Крушит посуду, швыряет стул, замахивается на Яну, потом садится на другой стул, закрывает голову руками). Что я делаю? Боже мой! Это всё как какой-то безумный кошмар! Это чудовищно!
ЯНА. – О, стало немного повеселее, а то такая скукота была! А тут, Офелия и Гамлет, Отелло и Дездемона! С ума сойти! Ладно. Езжайте оба домой. Может, там до чего-нибудь договоритесь. Я вообще-то спать хочу. Вот. Ася, давай, бери мужа и вперед. Я тебе потом позвоню, может быть.
Ася подходит к Яне, обнимает, целует ее в губы и долго смотрит ей в глаза. Та похлопывает ее по плечу, расшаркивается перед мужем и закрывает за ними дверь. Подходит к столу, закуривает сигарету, выдыхает дым.
ЯНА. – Как меня всё это достало. Я просто хочу спокойствия и тишины. И чтобы просто было легко. Но всё всегда по-другому. Знаю, что буду гореть в аду за то, что я со всеми с ними сделала. Но ничего не могу изменить. А они всегда живут иллюзиями, что могут меня приручить. Почему? Почему они меня любят, если я такая сука? Потому что любить нежно и долго так приторно и скучно, а со мной как скальпелем по-живому мясу, разрезая кожу, обнажая окровавленные ткани? Они все взращивают дьявола, который с каждой жертвой становится умнее, мудрее, сильнее, приобретает всё больше стервозной харизмы, бьющей наповал. Они тонут во мне как мухи в говне. И мне это нравится. Потому что я - супермегакосмическая сволочь. Я ЧУ-ДО-ВИ-ЩЕ.
Действие 4
Тематическое кафе. Вечер. Вокруг несколько парочек: девушка с девушкой, парень с парнем… Ася сидит вдвоем с другом Андреем. У нее усталый, опустошенный вид. Руки дрожат. Она медленно обводит пальцем бокал с пивом по окружью, круг за кругом, снова и снова. Потом начинает крутить на пальце свое обручальное кольцо. Звучит фоном какая-то музыка, пока тихо, с появлением девушек она всё громче, напористее, нахальнее, грубее.
АСЯ. – В нее все влюбляются. Она давала читать мне письма, которые ей писали другие. Это, конечно, некрасиво, но я не могла отказаться. Мне надо испить эту чашу до конца, до последней капли крови выцедить из своего сердца. Она цинична невероятно, но даже когда тебе плохо так, что дальше просто некуда, ты будешь смеяться, а когда хорошо – захлебываться слезами. Приходится просто признать, что она всесильна. Я борюсь с ней, наверное, именно поэтому, она до сих пор не ушла. Ей надо доломать до конца. Со мной пока не получается. Она видит, что я улыбаюсь, видит, как иду к другим людям и удивляется, что я еще жива, что во мне по-прежнему светится маленькая солнечная искорка. Как только я ухожу куда-то с друзьями, она звонит мне и кричит: «Где ты шлялась? Я тут сижу дома у телевизора, а ты неизвестно где и с кем!». И, в то же время, сама постоянно куда-то пропадает, не хочет меня видеть, не звонит… Стоит нам куда-то пойти с друзьями, она тут же перехватывает направленные на меня взгляды и обнимает меня, демонстрируя, что я ее собственность. А потом… потом она нахамит тебе, и ты будешь чувствовать себя так неловко со своей никому ненужной любовью, словно ты пришла в школу в стареньком перешитом мамином пальто и толстых советских колготах, заштопанных на пятках другим цветом ниток. Ты понимаешь, что тебе некуда спрятаться от взглядов окружающих и так безумно хочется закрыться в туалете и просидеть там до той поры, пока все не уйдут, чтобы потом тихо и воровато прокрасться к выходу, краснея даже ушами… Я не знаю, как мне дальше жить… Я выхожу на улицу и вижу оранжевые листья, которые напоминают мне ее. Я слушаю музыку, смотрю кино, читаю книги – и думаю о ней… Я сумасшедшая, и больше не принадлежу себе. Кругом только она… она… она вплавилась в меня строением атомов, своей матрицей, она у меня осязанием солнечного луча на кончиках пальцев, и я не могу это изменить, как ни стараюсь. Я так боюсь позвонить ей, чтобы не нарваться на очередную грубость, ведь я знаю, что услышу: «Ты что собралась контролировать меня? Ты думаешь, я тебе это позволю?» Она прекрасно понимает, что творит. Это определенно. Просто она одержима бесами. И ее несет вот так по жизни, во время коротеньких остановок она рушит всё, что попадается под руку. В том числе и меня…
АНДРЕЙ. – Ась, приди в себя. Ты когда-нибудь видела, как на тебя смотрят окружающие? Как боготворят тебя? И ты позволяешь ей такое?
АСЯ. – Понимаешь, Андрей, вот в этом-то и проблема – я ненавижу, когда меня боготворят, когда готовы позволить мне топтать их ногами, втаптывать в грязь. Я люблю людей умных, гордых, независимых. Кроме нее, никого больше подстать мне не нашлось.
АНДРЕЙ. – Это всё пройдет. Значит, у тебя просто другое предназначение – помогать людям. Я вижу это. Ты же королева. Мы можешь только дарить: свою милость, внимание, улыбки, радость…
АСЯ. – Я потеряла смысл жизни. Когда-то в детстве мне казалось, что вот-вот я открою для себя какой-то высший смысл, предназначение, что это хлынет на меня благословенным потоком. Потом я успокоилась, завернулась в кокон и перестала чего-либо ждать, и, по-своему, была счастлива. Через некоторое время я полюбила мир, весь целиком, и мне опять было хорошо. Я ступала по этой земле, любя каждый камешек, каждую букашку… А теперь я ощущаю, что меня просто нет. Я рассеялась как дым. Мне кажется, что эта летопись оборвалась на полуслове, дальше ничего нет.
АНДРЕЙ. – Это депрессия. Надо перетерпеть. Всё изменится. Ты сильная, и сможешь.
АСЯ. – Спасибо, Андрей. Но у меня больше не осталось силы. Я всё отдала ей. Я рада, что мы повидались. Мне так невыносимо быть одной сейчас. Я каждую минуту, секунду своего одиночества приближаюсь к безумию. Оно засасывает меня в черную воронку, и я уже не противлюсь этому. Иногда мне кажется, что там спокойнее, легче.
АНДРЕЙ (машет кому-то рукой). – О, Кэти, привет, милая! Давно не виделись. Я скучал. Познакомься, это Ася.
КЭТ. – Привет, Ася!
АСЯ. – Привет.
АНДРЕЙ. – Ты тут одна?
КЭТ (пристально смотрит на Асю). – Мммм… пока одна… А что?
АНДРЕЙ. – Присоединяйся к нам. Садись (отодвигает свободный стул). Рассказывай, как жизнь, как всё. Как твоя Ольга?
КЭТ. – Мы расстались. Я теперь в свободном плаванье. А вы тут что делаете?
АНДРЕЙ. – Да просто сидим, болтаем. Асе надо развеяться.
КЭТ. – Тебе помочь развеять девушку? Я могу. Ася, пойдем потанцуем?
АСЯ. – Извини, у меня не то настроение.
КЭТ. – Поверь мне, танцы – лучший способ это изменить. Вашу руку, сударыня!
Кэт решительно встает, и, немного наклоняясь в сторону Аси, протягивает ей руку. Та нерешительно вкладывает свою ладонь в ее. Кэт поднимает Асю, обхватывает одной рукой за талию и ведет к площадке, где уже топчется несколько парочек. Андрей закуривает сигарету и смотрит, как Кэт ведет Асю в танце. Ее решительные мужские движения немного грубы и выверены. Ася не сопротивляется, видно что она удивлена таким напором, даже ошарашена, но тем не менее ей это нравится, она начинает улыбаться в ответ на какие-то слова, нашептываемые ей на ухо Кэт. В это время официант ставит на стол еще несколько бокалов с пивом. Кэт и Ася возвращаются к столу.
КЭТ. – Знаешь, Андрей, Ася прекрасно танцует, она так пластична. Где ты нашел это чудо? Вы давно знакомы?
АНДРЕЙ. – Мы познакомились в институте, за одной партой типа сидели. Ой, извините! (Быстро подхватывается и идет ко вновь появившемуся парню с возгласом: Алекс, солнце моё! Сколько лет!).
КЭТ. – Ася, улыбнись! Тебе идет улыбка! Почему ты такая грустная?
АСЯ. – Да так, неприятности на личном фронте. (Судорожно сжимает бокал с пивом).
КЭТ. – Расслабься, я тебя не съем.
АСЯ. – Меня уже съели, это так огрызочки остались.
КЭТ. – Ну что ж, они вполне аппетитные.
АСЯ. – Хочешь попробовать?
КЭТ. – Почему бы и нет?
АСЯ. – Я не способна сейчас на какие-либо отношения.
КЭТ. – Ты знаешь, тебе просто надо расслабиться и получать удовольствие, больше ничего. Заказать тебе еще что-нибудь?
АСЯ. – Нет, спасибо.
КЭТ. – Ты очень красивая. И ты меня возбуждаешь.
АСЯ. – Ты тоже меня возбуждаешь, хотя я не думала, что это возможно.
Кэт наклоняется к Асе, берет ее руку и медленно подносит к губам, начиная покусывать пальчики, потом переворачивает ее руку и целует внутреннюю сторону запястья, слегка дует ей на руку.
КЭТ. – Я хочу, чтобы ты провела эту ночь со мной.
АСЯ. – Ты слишком торопишь события. Тебе не кажется?
КЭТ. – Нет, не кажется. Зачем тянуть время? Я же вижу, как ты дрожишь. Ты же хочешь того же, что и я. Не правда ли?
АСЯ. – Ммм… да, но… (осекается, потому что видит Яну, только что вошедшую в клуб с парой девчонок. Ася опускает глаза, сжимается и старается стать как можно меньше и незаметнее, но Яна ее замечает и тут же подходит к их столику).
ЯНА. – Привет, мой хороший! (Целует Асю в щеку). Познакомишь?
КЭТ (встает навстречу Яне). – Кэт.
ЯНА. – Яна.
КЭТ (с ухмылкой). – Очень приятно.
ЯНА (с такой же ухмылкой). – Взаимно. Вы позволите, мы к вам присоединимся?
КЭТ. – Да без проблем. Мы скоро собирались уходить.
ЯНА (поднимает бровь, наигранно удивляется). – Правда? Как жаль. Такая хорошая компания собирается. Нам без вас будет скучно, уж посидите чуть-чуть. Познакомьтесь (кивает на девочек). Это Марина, а это Танюша. (знакомятся).
МАРИНА (смотрит на Асю). – Мне кажется, я вас где-то видела.
ЯНА. – Да, в моем блоге в инете наверное ее фотка была с концерта. Ася у нас известный диджей.
КЭТ. – Правда? Ты мне об этом не говорила.
АСЯ. – Не успела.
ЯНА. – Так вы только познакомились?
КЭТ (с вызовом). – Да, но сразу друг другу понравились.
ЯНА. – Это здорово. Симпатия с первого взгляда.
АСЯ. – Я устала. Поеду домой.
КЭТ. – Я тебя провожу. Пойдем.
ЯНА. – Одну минуточку. Ася, мне надо тебе кое-что сказать по делу. Давай отойдем на пару минут. (Отходят к краю сцены). Извини, Кэт-ти!
ЯНА. – Это что это? Ты кого это себе тут подцепила? Хабалку какую-то.
АСЯ. – Яна, это не твое дело. С кем хочу, с тем и знакомлюсь. Кэт очень милая, мне с ней интересно. И танцует она хорошо.
ЯНА. – А со мной тебе значит уже не интересно? Да?
АСЯ. – Не начинай, Яна. Ты же со мной просто играешь.
ЯНА. – Ты посмотри на нее, по ней же видно, что лицо интеллектом явно не обезображено, она же скучная. Короче, ты никуда с ней не пойдешь. Я не разрешаю.
АСЯ. – Чтобы не разрешать, нужно иметь на это право, а у тебя его нет.
ЯНА (берет Асю за плечи и сильно встряхивает, берет ее за подбородок сильно и жестко, до боли, потом прижимает к себе и целует в губы. Произносит медленно и членораздельно). – Ты пое-дешь со мной. По-ня-ла? Когда я ска-жу. Всё.
АСЯ. – Хорошо. Я поеду с тобой.
Ася и Яна возвращаются к столу. Кэт выжидательно смотрит на Асю.
КЭТ. – Поехали?
ЯНА. – Она остается.
КЭТ (спрашивает у Аси). – Ты этого хочешь?
Ася смотрит в пол и кивает, не поднимая глаз. Кэт пожимает плечами.
КЭТ. – Это твой выбор. Если ты захочешь, то сможешь меня найти. Рада была познакомиться.
ЯНА (довольно). – И мы рады. (Кэт уходит. Яна обращается к девочкам). – Ну что, продолжим гудеть? Я сегодня собираюсь напиться до поросячьего визга. Да? Даааа. Да. Мне тут на днях такой прикольный анекдот рассказали. Короче. Два часа ночи, бар, все закрыто. Из норки высовывается немецкая мышь, оглядывается - кота нет, несется к бару, наливает себе пива, выпивает и летит что есть сил обратно к норке. Через минуту показывается французская мышь, оглядывается - нет кота, тоже несется к бару, наливает себе вина, выпивает и тоже убегает в нору. Мексиканская мышь высовывается - кота нет, текила, норка. Выглядывает русская мышь - нет кота, бежит к бару, наливает 100 грамм, выпивает, оглядывается – нет кота, наливает вторую, пьет - нет кота, наливает третью, потом четвертую и пятую... После пятой садится, оглядывается - ну нет кота! - разминает мускулы и злобно так бормочет: "Ну, мы, блять, подождем..." (Все хохочут, даже Ася улыбается). А вот еще один: роддом. Подъезжает Бентли. Выбежавший охранник, открывает дверь. Вылезает навороченный мужик с огромным букетом, поднимает голову, ищет кого-то в окнах, и не найдя начинает орать - ЗАЕБАЛА! Вокруг мертвая тишина. Тогда громче - ЗА Е БА ЛА! Охранник тихо, трогая за рукав - не заебала, Дмитий Иванович. ИЗАБЕЛЛА!!! (За столом хохот. Яна чувствует себя великолепно, она в центре внимания, все взгляды устремлены на нее. Она не замечает, как Ася тихо поднимается и уходит. Та подходит к краю сцены, оборачивается и смотрит на Яну. Свет на сцене постепенно гаснет, все погружается в кромешную темноту).
Акт III
последний
Обычная московская квартира со средним ремонтом. В комнате полумрак. За окном дождливый вечер. Слышно как стучат по карнизу гулкие капли дождя. Комната не загромождена мебелью, скорее пуста. Там есть диван, два кресла, этажерка с книгами и разными статуэтками. В одном углу у окна компьютерный стол. Но ноутбук почему-то стоит на полу. Там же валяется куча разных бумаг, очевидно распечатки с принтера. Рядом бутылка коньяка и бокал. На блюдечке порезанный лимон. Пепельница, в которой тлеет сигарета. Толстая круглая зажженная свеча из оранжевого воска, тоже на полу, в опасной близости от бумаг.
(Она стоит у окна. Потом медленно ходит по комнате. Садится к ноутбуку. Иногда наливает себе в бокал коньяк и выпивает, медленно, думая о своем)
АСЯ. - Континент детства.
Хранить воспоминания из фигурок облаков-зверей, из дождевых слез, стекающих по запотевшему стеклу автобуса, идти по осколкам разбитых кем-то голубых гайдаровских чашек…
Вспоминать внезапно детские считалки, далеко запрятанные обиды от моральных и физических пощечин.
Наотмашь.
Крыши моего детства. Бесстрастные звезды. Манящий вакуум, за которым мерещится бездна.
Ты есть? Господи, там кто-нибудь есть?
Кап-кап-кап… за окном дождь.
Наматываю прядь волос на палец.
Я медленно схожу с ума.
Я разложу себя на составляющие, как пазл или детский конструктор.
Плевать, что больно…
Этим можно упиваться.
Яд может доставлять наслаждение.
Медленно убивать себя, выдыхая дым в окно. (Курит, наблюдая за дымом).
Развеивается.
Везет же…
Вот так бы разом выдохнуть тебя и стать пустой, полой… как горшок…
(Оборачивается, идет и садится на пол перед компьютером. Берет один из разбросанных на полу листов, вглядывается, читает):
Я буду умирать в чужих домах И согреваться сном остывших спален Блуждать в разрушенных отчаянных мирах Средь кровью разразившихся проталин Я буду гранью среди бытия Безумного И дохлого комфорта Я знаю, что сегодня не твоя Я каравелла брошенного порта… И рук моих согреть уж не дано Ни поцелуям, ни прикосновеньям… Возьми меня на ручки? Как давно Слова подернулись, испепелились тленьем… Не видишь света, очи застит тьма Она тебе милее и дороже, А я тогда, в тот день, сошла с ума… С меня живой в тот день содрали кожу.
- Тук-тук… (Стучит себе по голове)
- Кто там?
- Никого нет дома. (Жалобно):
- Входит и выходит… входит и выходит…
Раз – ромашка, два – ромашка, три – ромашка… пять – ромашка, семь!
Трям, здравствуйте!
Извините, мне пора гасить фонари на моей планете.
Скоро день, вернее ночь.
Ага?!
Я их сначала погашу, а потом буду зажигать.
Снова.
Нет-нет, это не смешно. Смотреть на трубку молчащего телефона и ждать, когда ты позвонишь, чтобы потом умирать уже от звука твоего голоса.
Дразнишь?
Рассказываешь мне сказки?
Я буду притворяться ежиком.
Буду ощетинивать иголки.
Рыба-ёж-шш! Рыба-Пумбрия!
Спой мне песенку?!
Сцена слабо освещается. В глубине, спиной к зрителям, лицом к окну стоит муж Аси, Олег. Ася не слышит его и не видит – это как параллельные миры, не соприкасающиеся друг с другом.
ОЛЕГ. – Ты помнишь, когда мы только познакомились, мы не могли расставаться надолго? Мы даже работали вместе. Мы… теперь это местоимение не имеет смысла. Как это произошло, Ася? Когда мы успели стать чужими друг другу? Работа-работа-работа… бесконечная усталость… Это всё отговорки… Я понимаю. Когда любишь, находишь время для любимого человека. Но я люблю тебя, Ася. Я, наверное, эгоист, впрочем, как и все люди. Ты не задумываешься и живешь так, как тебе удобно, как комфортно. Я виноват за то, что между нами пролегла трещина… длиною в жизнь или несколько лет?.. Неважно. Мои папа и мама были заняты своей работой и меня воспитывали бабушки. А бабушки бывают разные. Бывают и такие, которые суют свой нос во все дела, делают замечания, устраивают скандалы, типа: «Вы неправильно воспитываете ребенка, вы им совсем не занимаетесь. Как вам не стыдно!». Ханжество, голимая деланная добродетель, которой, в общем-то, наяву и не видно. Не дай бог родителям заняться сексом. В советском обществе секса нет. Разваливать семьи любят бабушки, тещи, свекрови… Это их любимое занятие. Ты говоришь, что я молчун. Я слишком много слышал пафосных речей, антисемейных истерик – жизнь приучила меня к тому, что слова и чувства надо ценить, цедить их по капле, не выставлять на показ. Ты знаешь, мне сейчас больно. Ты не видишь этого, не хочешь видеть… я понимаю… но мне больно… Я не хочу отпускать тебя… И я не знаю, что можно сказать и сделать, чтобы ты осталась, не уходила… Аааа… что уж теперь… говорить…
Ася словно продолжает свой монолог, в ее времени не прерывающийся словами Олега.
АСЯ. - Пусть твоя душа изойдет кровавыми слезами… Так надо… Воспитай во мне рабыню… ударь побольнее.
Хочешь душу? Насовсем? Ты, дьявол? Ну, на, возьми… Мне же уже никуда не деться. (Ползает по полу на четвереньках, ищет лист бумаги. Найдя, успокаивается, садится опять перед компьютером).
Я буду счастлива назло ветрам и стужам Назло тебе, упрямой и больной Я буду хохотать, скача по лужам И прятать в дождь мой сломленный покой Я буду и в Париже и в Нью-Йорке Искать во всех прохожих профиль твой Я буду умирать в глухой каморке Я буду, буду, буду…не с тобой… Я буду в зеркалах туманом виться, Томиться восхищением чужих И над любовью искренней глумиться Кого-то в хлам к себе приворожив… Но ты молчишь…тебе уже не надо Ни боль мою алкать и ни любовь Ты говорила мне тогда не правду, Что я твою всю выпиваю кровь… Ты говорила, ты писала сказки, Мне так хотелось капельку мечты, Пусть не любви, пускай обманной ласки Всё то, что в этом мире только ты…
Я полюбила бродить под дождем. Хорошо, когда твоих слез не видно.
Листья облетают.
Осень. Всё умирает.
Зачем мне зонтик?
Нет-нет. Пусть так. Освежает.
Врача?
Это не простуда, ага, и не грипп… у меня, знаете ли, аппендицит мозга… воспаление мозжечка… (Пьет коньяк)
Я не люблю выходить на сцену. Я не боюсь читать стихи, вы не подумайте, давно уже не боюсь. Когда-то давно, да, тряслись поджилки, внутри всё так… колготилось… стучало…
Вибрация нарастала… Сейчас…я боюсь ваших глаз… восхищения боюсь, умильности…
Лести какой-то… Зачем?
Мне ли учить вас жить? Бередить сердца? Растравлять раны?
Алло? Ты слушаешь?
Дорогая?!... Молчишь…
Я сомневаюсь в том, что ты есть. Иногда я думаю, что ты – моё отражение в зеркале. (Ставит перед глазами свою ладонь и вглядывается, словно это зеркало).
Не делай мне больно, прошу тебя… Лезвия слов так больно ранят моё сердце… Я возвращаюсь в запредельное царство, где не действуют обыденные законы и представления о пространстве и времени - в Дат, в город мертвых. Я вышла из него, чтобы встретить тебя… Я не хочу обратно. Книга «Амдуат», Книга Мертвых зовет меня в покой и вечность, где нет ни любви, ни боли…нет ничего… Я прячу за выспренностью слов свою обжигающую боль… Я виновата. Я виновата тем, что стояла на пути спора богов: Атумом, богом Заходящего солнца и Ра – Светящему днем. Я лишь фигура на их шахматной доске, которую можно смахнуть небрежным движением… Ты не знаешь, что я балансирую на тонком лезвии света и тьмы… я пришла к тебе… что было, когда мы не стояли перед лицом друг друга, осталось в прошлом. Не убивай меня им. Я не хочу знать, что там, в каких-то прошлых жизнях, мы любили других… Мне важно только сейчас, здесь, стоять на перекрестке всех этих безумных дорог и смотреть в твои глаза… и видеть в них свет…
Я здорова.
Нет-нет… не голодна…
Что ела? Не помню…
Не важно…
Ты помнишь, у Вознесенского есть такая вещь «О»? Про апельсиновый пол. Горящий пол из апельсинов и оранжевых свечей. Терпкий запах.
С-ума-с-шествие… (Берет в руки свечу и долго вглядывается в нее. Капает горячий воск себе на руку. Потом вздыхает и ставит свечу на пол).
Я написала тебе сказку. (Придает голосу таинственности и торжественности и рассказывает):
Когда-то давно, в иных мирах и пространствах, Мастер Света вложил своей Ученице в солнечное сплетение белую жемчужину – энергетический шар любви и света к миру. Она с благодарностью приняла этот дар и обещала нести любовь людям. Но шли годы, века, менялись планеты, города, страны и маленькая жемчужина оказалась забыта. Она по-прежнему покоилась в груди девочки-ученицы, но она спала. Девочка не замечала знаки, указывающие ей путь, не понимала их, потому что заблудилась среди времен и миров.
Факиры пытались привлечь ее внимание огненными шарами, море показывало ей жемчужины, спрятанные в раковинах, небо зажигало свои звезды… Но девочка спала, и спала жемчужина…
Но вдруг сквозь сон и туман, к ней пришла Она. Апельсин. Рыжий клубок счастья. Дразнящий, раздражающий, ехидный, невозможный. «Хочешь, - говорит, - я возьму тебя на ручки? И буду улыбать тебя, пока ты не выдохнешь музыку, скрипка моя?»
И девочка проснулась. И проснулась жемчужина в ее груди, ставшая вдруг такой же ослепительно оранжевой, как и всё пространство вокруг.
А Мастер Света довольно улыбнулся и закрыл глаза. Теперь всё было в порядке.
Я так люблю огонь!
Жизнь в интернете… дневники…
Все слова, чувства хранятся в моей памяти. Я ничего не записываю. Я всё помню. Каждую улыбку и обиженное дрожание губ и слезинки на кончиках ресниц…
Я помню как резала вены бритвой… осторожно, чтобы видеть набухающие бисеринки крови…
Алло?! Ты здесь?
Зачем я тебе?
Я снегурочка и скоро рас-таю…
Я не уверена, что моё тело создано из плоти и крови.
Обман.
Ви-ди-мость.
Стоит из него выйти и оп-па, ты уже в космосе.
В мерцании светил.
Как ты думаешь: говорят, что все поэты и писатели ненормальные – это правда?
Маяковский, Есенин, Гоголь, Достоевский, Толстой… ага, и Гаршин.
Красный цветок.
Тсссс!
Я думаю, он не был сумасшедшим! ОН был гением!
Просто другие этого не видели.
Они же все слепы. У них бельма.
Хи-хи. Хи-хи-хи.
Цветы-убийцы. Люди тоже цветы-убийцы. Ага. Только они хорошо маскируются. Могли бы быть честнее…
На свете есть разные души: души огня, воды, земли, воздуха… Мы стихии… Когда мы не совпадаем, мир взрывается…
У меня часто бывают де-жа-вю…
Мне снится, что мы с тобой бежим в метро к поезду. Ты запрыгиваешь в вагон, и двери закрываются. Я остаюсь на перроне. Ты смеешься… А я… я не знаю, что делать: то ли ехать к тебе следующим поездом, то ли ждать, что ты вернешься ко мне…
Вдруг мы разминемся? Вдруг наши руки уже никогда не соединятся в кольцо объятий?
Ага. Тебе там смешно? Скажи мне: я не в себе? Конечно. Я в тебе. Насовсем. Кружится голова. Я теряю ориентацию. В пространстве. Ориентацию пола и потолка. Ориентацию пола.
Ммммм…. Я не люблю ни мужчин, ни женщин… Для меня надо придумать новую ориентацию – на тебя.
Как я сюда попала? Помогите мне выбраться с этой планеты. Ауууу!
(Рисует мелом на полу пентаграмму)
(Жалобно) У меня есть семья, работа, друзья. Это всё в прошлом. Я жила как певчая птица. Но тут пришла ты…
Мне нравятся красивые люди, легкие… С тобой тяжело, больно… Зачем ты пришла за мной? Мууу-чаешь…
Я хочу обратно – в неоновый свет рекламы. Туда, где счастливые семьи со счастливыми детьми, туда, где Прада, Дольче Габбана… Гла-мурр!
Ты перестроила каждый мой атом, заменила своим. Матрица.
Шелк оранжевых простынь… на постели моё тело, наши тела. Они гармоничны. Когда я тебя обнимаю, мне кажется, что по-другому просто не может быть. Ни единого зазора, трещинки…
Кто тебя подослал?
Я стала злая. Во мне больше нет милосердия, сострадания… со-чувствия.
Я со-вокупность тебя.
Вышел месяц из тумана Вынул ножик из кармана Буду резать, буду бить – Всё равно тебе водить.
Ты водишь меня на поводке. Как собачку. Гав-гав. Служи! Служу… госпожа моя…
Я знаю, что если ты умрешь раньше, я взойду за тобой на погребальный костер.
Я же египтянка. Всё уже было. Ты помнишь?
Нет, ты не помнишь. Тебе нравится то, что ты со мной делаешь. А я, я даже боюсь позвонить тебе и уже практически не жду твоего звонка.
Я послушная. Ты знаешь, чего мне это стоит? Ты думаешь, что для меня это только игра. Я так хорошо умею играть. Ты тоже любишь со мной играть. В куклы.
Я скрипка, не имеющая смычка. В одной руке дека, в другой – вырванные струны… Жалобно так… больно… Она больше не споет… она замолчала навеки… Снесите хлам на помойку…
Это всё де-жа-вю…
Давай, я спою тебе песенку? Как «Спокойной ночи, малыши»? Я тебе ее только что написала (Поет песню):
В телефонные сети Я попала внезапно Жду когда ты ответишь А иначе неладно. На душе нет покоя Я теряюсь и плачу Смс-ками ною, Не могу я иначе. Сочиняешь мне сказки Я в сетях твоих птица, Жгучей болью мне ласки Никогда не добиться. Я лечу облаками, Грудью падаю в небо, Под твоими часами Сумасшедшая небыль. Я тебя не забуду, Я тебя не оставлю, Время катит на убыль. Я на черное ставлю. Апельсины на завтрак, Сигареты на ужин. Я приду к тебе завтра Поцелуем ненужным. Ты мне сделаешь больно, И сломаются крылья, Улечу я на волю Вниз назначен уж вылет. Ты запомни сегодня, Что вчера с нами было, И на сладкое в полдник Я тебя полюбила. Апельсины на завтрак, Сигареты на ужин. Я приду к тебе завтра Поцелуем ненужным. Я лечу облаками, Грудью падаю в небо, Под твоими часами Сумасшедшая небыль.
(Прерывает песню и смотрит на публику. Заглядывает по очереди всем в глаза. И спрашивает):
Давайте поиграем в сказки? Давайте сочинять истории? Это так забавно. Люди – марионетки, ими так интересно бывает манипулировать… ну и что, что у них сердце? Да, брось, это же всё игра и только…ничего не будет… ничего не случится…А ты уверена, что потом, «Стоя на подоконнике» Она выберет жизнь? Девочка, дурочка – одни и те же слова для многих мелькающих в памяти лиц тех, кого ты люби-ла…ла-ла-ла…новая песенка…заезженная пластинка…боль в печени…цирроз печени и сердца от сладкого и острого…Хочешь огурчик для разнообразия? Освежает. Можно подержать золотую рыбку на крючке. спортивный интерес. Бьется она, трепещет – не знает дурочка, что всё, конец тут или, если по-честному, то просто пиздец. Спазм в горле… уходи… я не хочу, чтобы ты видела, как я собираю в ладонь свои слезы…я же упрямая… я буду молчать… это просто мне соринка попала в глаз… знаешь, я хлюпаю носом, потому что у меня аллергия и продолжаю бодро: «пойду выпью таблетку», и отвожу глаза свои опухшие, губы дрожащие…и стараюсь забыть для скольких ты жонглировала словами, искала им на небе звезды, дарила кольца…целовала, изнемогая от желания…признавалась в любви…вокруг золотой сумасшедший листопад, горьковато-медовая осень с привкусом пожухлым, умирающим…отравленным смертью…Скажи, с нами будет как всег-да - да? Я с испугом жду ответного эха и умираю оттого, что всё равно хочу быть с тобой…Я же шла к тебе по другим планетам, знаешь? Я же переворачивала миры, разбирала их по камушку, разбрасывая паз-з-злы-злые, я же смогла, но тут смог – ла-ла-ла…в этом городе людей с пустыми глазами и стертыми лицами…найти тебя…
Как пусто кругом…это мертвый город…я опять пришла не туда? Здесь никого нет, только серые камни, хранящие эманации чьей-то энергетики: любви, боли, смерти…я впечатаюсь туда барельефом и застыну до нового возрождения…только ты меня больше не буди, ладно? Спааать… баю-бай, милая…
(Сворачивается в клубок на полу, гладит себя по голове, потом засыпает. С телефоном в руке. На сцене появляется муж Аси. Он долго смотрит на свою жену, потом берет ее на руки и относит в постель, накрывает одеялом и целует в лоб, после чего отходит к окну. В это время звонит телефон. Включается автоответчик, который говорит: «Здравствуйте! Вы позвонили Олегу и Асе. К сожалению, мы сейчас не можем ответить на ваш звонок. Оставьте, пожалуйста, сообщение после сигнала. Мы вам перезвоним. Спасибо». Раздается голос Яны, слыша который Олег напрягается, его фигура буквально вытянута в струну).
ЯНА. – Ась, возьми трубку! Эй, ты куда пропала? Я соскууучилась, малыш! Давай куда-нибудь, сходим, посидим? Слушай, я тут на один фильм хочу сходить. Пойдешь со мной? Короче перезвони.
Москва декабрь 2007
Конец
| |||||||||||||||